sport4wiki.ru

Арменак алачачян

Арменак Алачачян добился славы, не домогаясь ее. Он ни разу не пересек ту грань, которая отделяет, честно добытую славу от славы эгоиста. Он не шел к своей славе кратчайшим путем.

арменак алачачян

Пока Алачачян играл в ереванском СКИФе, а позже в алма-атинском «Буревестнике», о нем говорили только в превосходных степенях. Он был любим и охочими до трюков зрителями, и тренерами, для которых эффект — дело второе.

В 1959 году его пригласили в ЦСКА. И с тех пор одни называли Алачачяна уже не просто очень хорошим баскетболистом, а великим, другие — заурядным.

А произошло вот что. Алачачян был одним из лучших снайперов нашего баскетбола. В 1952 году в матче СКИФа со свердловским «У рал машем» Алачачян набрал 39 очков, год спустя, играя против киевских армейцев, он записал на свой счет 43 очка. Не могу утверждать, что это высшее достижение отечественного баскетбола: у нас, к сожалению, рекорды такого рода не регистрируются. Но знаю, что в чемпионате 1968 года наибольшее количество очков в одном матче набрали Анатолий Поливода и Модестас Паулаускас — по 41. Но Поливода — центровой, Паулаускас — нападающий, Алачачян же был защитником. И в 1953 году баскетболистов не гнала в атаку боязнь оказаться в цейтноте: в ту пору баскетбол еще не знал правила тридцати секунд.

Придя в ЦСКА, Алачачян отказался от броска. Он считал, что в команде много снайперов, очень много, и если к ним добавится еще один, их станет слишком много. В команде нет ни одного подносчика патронов. Он решил стать им и стал.

Логично ли рассуждал Алачачян? Оправдалась ли логика его рассуждений? Да. Команда, которая до этого в течение нескольких лет безуспешно пыталась завоевать первое место, в чемпионате 1960 года установила рекорд, который не то что побить, повторить и то трудно: 11 матчей — 11 побед. Так началась в нашем баскетболе эра ЦСКА. Конечно, несправедливо было бы объяснять триумф команды только тем, что в ней начал играть Алачачян. В ЦСКА были такие асы баскетбола, как Аркадий Бочкарев, Михаил Семенов, Виктор Зубков, Александр Травин. Одновременно с Алачачяном пришел в команду Геннадий Вольнов, которого по молодости лет еще нельзя было назвать великим баскетболистом, но который обещал им со временем стать. И все-таки решающее слово произнес Алачачян.

Партнеры Алачачяна были очень хорошими баскетболистами, Алачачян был тактикой команды.

Итак, Алачачян рассуждал логично, логичность его рассуждений была подтверждена практикой. У Алачачяна, следовательно, были все основания торжествовать. Однако именно в эту пору очень хороший игрок стал для одних великим баскетболистом, для других — заурядным. Для человека менее самолюбивого, чем Алачачян, это не было бы трагедией: ведь те, кто знал толк в баскетболе, ценили его высоко. Но Алачачяну никогда не было безразлично, что пишут и говорят о нем. Он пёреживал еще и потому, что те, кто корил его отсутствием броска, были правы той формальной правотой, с которой нельзя согласиться, но которую и оспорить нельзя. Не только в ЦСКА — во всей высшей лиге не было игрока, который набирал меньше очков, чем Алачачян. Снайпер и всегда-то приметен, а как раз И ту пору началось в баскетболе повальное увлечение броском в прыжке: плохо ли, хорошо ли, но стреляли и попадали в цель почти все, а Алачачян — белая ворона — даже не пытался освоить новинку.

Все могли понять, почему в «Буревестнике» Алачачян атаковал реже, чем в СКИФе: в «Буревестнике» играл Увайс Ахтаев, самый высокий баскетболист, которого когда-либо видели на площадках нашей страны. И его надо было питать мячами. Но почему же Алачачян не атакует в ЦСКА, где нет великанов? Немногие могли понять это так, как надо было понимать, и понимали так, как им было удобнее: не атакует, потому что не умеет атаковать...



Недоброжелатели Алачачяна — а правильнее сказать, люди, плохо разбирающиеся в баскетболе, — не хотели или не могли увидеть то, что у него есть: игру в защите за двоих, великолепный пас, поразительную реакцию, реактивную скорость, фантастическую выносливость. Они не считали, сколько мячей «воровал» он, они не считали, сколько мячей забрасывали после его передач, — они считали, сколько раз он промахнулся и сколько раз он не атаковал, когда должен был атаковать. Они мерили его той мерой, которой должно мерить игрока посредственного, обыкновенного, но с которой нельзя подходить к игроку великому. И он, знавший себе цену, вправе был бы не считаться с их мнением. А он мучился, переживал, не скрывая этого. Но, мучаясь и переживая, он не отказывался от своей игры, не перестраивался, дабы угодить всем. Потому что — он был в этом умерен — так лучше команде.

Но нет ли здесь натяжки? Может быть, Алачачян не знал, какие последствия повлечет отказ от броска? Знал, не мог не знать. Но предположим, что не предвидел Алачачян такого оборота дела. Потом-то, поняв, что произошло, он мог перестроиться?

Мог. Наверняка мог. Так почему же не сделал он этого?

Баскетболу — советскому, во всяком случае, — всегда недоставало классных защитников, классных распасовщиков- что же до снайперов,то в них дефицит никогда не испытывался, во все годы хороших снайперов было куда больше, чем хороших игроков. Бросок самое приятное и не самое сложное — а быть может, и самое несложное — из того, что делают на площадке баскетболисты. И вместе с тем бросок больше, чем что бы то ни было, требует постоянного тренинга. Диаметр мяча лишь немногим меньше диаметра кольца: бросок — это чувство мяча и чувство дистанции.

Если бы все зависело только от тренировок, Алачачян быстро вернул бы себе славу одного из лучших снайперов: уязвленное самолюбие удвоило бы, утроило его старательность, которой у него и так было предостаточно. Но для того, чтобы выработать и сохранить чувство мяча, надо было как можно чаще бросать и во время матчей, бросать, не боясь промахнуться. Именно во время матчей, а не в двухсторонних тренировочных играх, потому что матчевый микроклимат, как бы искусно он ни был создан, — это не то: в нем нет и не может быть того естественного нервного напряжения, которое дает себя знать даже в матче с не очень сильным соперником. Баскетболист, претендующий на то, чтобы считаться снайпером, атакует в каждом матче примерно 15, а то и 20 раз. Пойди на это Алачачян — подносчик патронов стал бы стрелком, еще одним стрелком.

А мог на это пойти Алачачян? Вне всякого сомнения. И никто не вправе был бы осудить его за это. Только команда, состоящая из одних снайперов, команда, в которой все хотят и все умеют стрелять, но никто не хочет подносить патроны, команда эта, быть может, играла бы чуть-чуть хуже. Но, наверное, все равно побеждала бы, наверное, все равно была бы первой — наверное, но не наверняка. А если и нет, то кто, спрашивается, мог бы обвинить Алачачяна?

Он, который знал цену славе, который мучительно переживал каждый упрек, остался верен себе. Надо ли объяснять, чем руководствовался игрок, который, с такой страстью отстаивая право спортсмена на личную славу, отдал своей команде больше, чем мог отдать?

Из всех видов спорта ему противопоказан только один — именно тот, которым он занимался. К человеку ростом в 174 сантиметра баскетбол довольно-таки прохладно относился в 1947 году и крайне недоброжелательно в 1967. Когда мы читаем, что за какое-то время выросли, к примеру, футболисты или хоккеисты, мы отлично понимаем: о росте автор говорит в переносном смысле слова. О росте баскетболистов надо писать осмотрительнее, ибо пишущего могут понять неправильно: баскетболисты растут и в самом прямом смысле слова.



Когда Алачачяна впервые пригласили в сборную СССР — это было в 1953 году, — рост самого высокого игрока команды равнялся 190 сантиметрам. Когда 12 лет спустя он провел свой последний матч в сборной СССР, до среднего роста команды ему не хватило 21 сантиметра, а самый высокий игрок был выше Алачачяна почти на 40 сантиметров. За те 20 лет, которые прожил в большом баскетболе Арменак Алачачян, он, не потеряв ни одного сантиметра, становился все ниже и ниже. В 1967-м 190-сантиметровых защитников было больше, чем в 1947-м центровых такого роста.

Я тоже не согласен с тем, что баскетбол игра, специально придуманная для великанов. Я тоже убежден в том, что малыши не то что нужны — необходимы баскетболу. Я мог бы доказать, что со временем в баскетболе малышам житься будет не хуже, чем великанам.

Но в данном случае не то важно, справедлива или несправедлива такая оценка вещей, важно то, что не теоретически, а практически жизнеспособность малышей в баскетболе доказали очень и очень немногие. И самые убедительные доказательства были найдены Арменаком Алачачяном.

Можно доказывать, что со временем баскетбол одумается и перестанет делить своих подданных на великанов и малышей, а будет так же, как, к примеру, футбол, делить их на игроков хороших и плохих. Но нельзя закрывать глаза на то, что в ту пору, когда жил в баскетболе Алачачян, малыши вымирали. Виртуозам, умеющим в баскетболе все и вся, тренеры предпочитали двухметровых великанов.

Мой герой, разумеется, выиграл бы в ваших глазах, если бы я сказал, что кое-кто из знатоков отказывал ему в праве именоваться большим игроком на том только основании, что ростом он был мал: назло, мол, всем добился своего. Но, сделав такое заявление, я погрешил бы против истины. Почти все баскетбольные тренеры помешаны на великанах, но не помню, чтобы кто-нибудь из них, признав достоинства Алачачяна, сочувственно или сожалеюще присовокупил бы к сказанному: «Только плохо вот, что мелковат...»

Алачачян, конечно же, не умел делать многое из того, что делают на площадке великаны: он не укладывал мячи в корзину сверху, не умел «закрывать» центровых соперника. Но, скажем, в борьбе за отскочившие от щита мячи, где рост имеет едва ли не решающее значение, Алачачян изрядно преуспевал: недостающие сантиметры ему заменяли тонкое чутье, великолепная реакция и превосходная стартовая скорость. В искусстве подстраховки, в умении дать пас Алачачян не знал равных себе.

Порой случается так, что о тех или иных достоинствах игрока мы узнаем тогда, когда он, этот игрок, перестает играть. На моей памяти ЦСКА распрощался со многими большими баскетболистами. Всякий раз после этого у команды менялся рисунок игры. После ухода Алачачяна рисунок этот был искажен до неузнаваемости. В чемпионате 1968 года команда пыталась играть на высоких скоростях — так, как она играла прежде, — пыталась, но не могла. Мы знали, что Алачачян — спринтер от баскетбола, догадывались, что заставлял команду бежать Алачачян. Но в уверенность догадка переросла лишь после того, как Алачачян ушел: команда, которая всегда бежала, вдруг «села».

...После Олимпиады в Мехико я как-то разговаривал с Александром Гомельским, тренером сборной СССР. Говорили мы о поражении команды от югославских баскетболистов. И вдруг, скорее себе, чем мне, Гомельский сказал с досадой: — Чего простить себе не могу, так это того, что не взял в Мехико Арменака!..

Два маленьких комментария. Алачачян перестал играть за год до Олимпиады. В ту пору, когда мы разговаривали с Гомельским, он в силу ряда причин относился к Алачачяну довольно сдержанно.

Поделиться в соцсетях:

Внимание, только СЕГОДНЯ!
Похожие
» » Арменак алачачян